Как английский стал языком науки вместо немецкого

Научные термины «вечная мерзлота» (permafrost), «кислород» (oxygen) и «водород» (hydrogen) некогда перешли в английский язык из русского, греческого и французского. В наши дни ученый, желающий ввести в оборот новый термин, скорее всего, обратится к английскому, а если он хочет поделиться своим открытием с научным миром, его публикация почти наверняка выйдет на английском.

Чтобы не ходить далеко за примерами, вспомним нобелевских лауреатов этого года в области физиологии и медицины:  Мэй-Бритт Мозер и Эдвард Мозер написали и опубликовали отчет о своих исследованиях именно на английском языке.

Но так было не всегда.

«Если бы наш современник попал в 1900 год и задал вопрос: "Какой язык будет универсальным языком науки в 2000 году?", ему бы рассмеялись в лицо. В те времена казалось совершенно очевидным, что через сто лет ни один из существующих языков не сможет выполнять функции универсального языка науки — им станет особый, новый язык, созданный на основе французского, немецкого и английского», — рассказал профессор новой и новейшей истории Принстонского университета Майкл Гордин (Michael Gordin). Его новая книга «Научный Вавилон» (Scientific Babel) посвящена истории языка науки.

Главенство в этой сфере на рубеже веков принадлежало вовсе не английскому, а немецкому языку. Так что история XX века — это не столько история головокружительного взлета английского, сколько история упадка немецкого как главного языка научной коммуникации.

В первое тысячелетие европейской цивилизации — с раннего Средневековья до середины XVII века — доминирующим языком науки была латынь. Она играла роль универсального средства общения ученых Западной Европы. Затем позиции латыни пошатнулись и ей пришлось довольствоваться ролью одного из многих языков, на которых творилась наука. Первым ученым, который стал широко использовать родной язык в своих научных публикациях, стал Галилео Галилей: он писал на итальянском, а затем его труды переводили на латынь, чтобы с ними могли познакомиться ученые из других стран.

К началу XX в. латынь ушла на второй план и на первое место постепенно стал выходить немецкий. Затем Великая война все изменила. «Сокрушительный удар по сложившейся к началу века системе, когда треть всех публикаций была на английском, треть — на французском и еще треть — на немецком (это, разумеется, приблизительные пропорции, к тому же в те годы иногда все еще использовалась латынь), нанесла Первая мировая война», — объяснил Гордин. Этот удар имел два последствия.

Во-первых, после войны бельгийские, французские и британские ученые устроили бойкот своим коллегам из Германии и Австрии. Их не пускали на конференции, не публиковали в европейских научных журналах. Чем дальше, тем сильнее научное сообщество разделялось на два лагеря: в одном были ученые из немецкоязычных Центральных держав, побежденных Антантой, а в другом — представители остальных западноевропейских стран, в научной среде которых наиболее распространенными языками были английский и французский.

Именно тогда образовались всемирные научные организации, например, Международный союз теоретической и прикладной химии. С момента учреждения их рабочими языками стали английский и французский, а не немецкий, который до войны считался основным в ряде дисциплин, в том числе в химии.

Вторым последствием Первой мировой войны стала антигерманская истерия, охватившая Соединенные Штаты после их вступления в войну в 1917 году. «При этом необходимо учитывать один знаменательный, хотя и почти забытый в наше время факт: огромное количество американцев в те годы говорило по-немецки», — сказал Гордин. Это был язык большинства жителей нескольких штатов: Огайо, Висконсина и Миннесоты.

После вступления Америки в войну в 23 штатах немецкий объявили вне закона, на нем не разрешалось говорить в общественных местах, вести радиопередачи, учить детей младше 10 лет. И пусть в 1923 году Верховный суд США отменил эти законы, они определили отношение к немецкому языку на много лет вперед. По мнению Гордина, это подорвало отрасль преподавания иностранных языков в США.

«В 1915 году уровень преподавания и изучения иностранных языков в Соединенных Штатах был примерно тем же, что и в Европе, — говорит он. — Но после вступления этих законов в силу спрос на иностранные языки резко упал. В 1920-х зарождается изоляционизм, и хотя антигерманские законы были отменены, американцы не считали, что публикации на немецком или французском стоят их внимания. Целое поколение американских ученых было воспитано в условиях крайне ограниченного влияния иноязычной научной среды.

И именно в это время американская наука впервые заявила о себе, как о новом лидере мировой научной мысли.

«Так появилось новое сообщество ученых, не владеющих иностранными языками, — говорит Гордин. — Они превосходно ориентировались в англоязычной научной литературе и не испытывали потребности в знании какой-либо другой, считая что всё сколько-нибудь существенное с точки зрения современной науки происходит в ее англоговорящей части. К концу Второй мировой войны сформировалось совершенно самодостаточное сообщество, американоцентричное в территориальном отношении и, следовательно, англоцентричное в отношении языковом».

Несомненными свидетельствами утверждения этой новой реальности, по мнению Гордина, служат сами научные термины.

Например, слово кислород (oxygen) появилось в 1770-х годах, когда французские химики разрабатывали новую теорию горения. Проводя свои эксперименты, они почувствовали необходимость в термине, который описывал бы создаваемый ими элемент.

«Они соединили в нем взятые из греческого слова, означающие «кислый» и «порождать», поскольку полагали, что кислород — это вещество, из которого можно получать кислоты, — рассказывает Гордин. — Они заблуждались на этот счет, но придуманное ими слово, буквально означающее "порождающий кислоту", пережило их заблуждения. А выбор в качестве основы греческого языка говорит нам о том, что в те времена европейские ученые получали хорошее классическое образование».

Английский язык без каких-либо изменений заимствовал кислород из французского. В Германии же было совсем не так: там перевели по отдельности обе части этого слова, и получилось Sauefstoff, т.е. «кислое вещество».

Можно предположить, что тот факт, что в немецком заимствованные научные термины возникали в результате перевода с других языков, в отличие от английского и немецкого, может объясняться историей этих трех передовых стран: Великобритания и Франция были старыми колониальными державами и их языки инкорпорировали немало слов из языков подконтрольных территорий — в отличие от Германии, которая опоздала к разделу мира. Характерно, что теперь новые слова — такие как "онлайн", "транзистор", "микрочип" — уже не переводят, а просто берут из английского, иногда приспосабливая к фонетике родного языка.

Не будем рассуждать о том, «что было бы, если бы». Но очевидно, что амбиции II Рейха дорого стоили Германии.

Фото превью